Жили старик и старуха. Были они очень бедны. Узнал об этом великан, явился к ним и предложил корову. А корове этой едва ли нашлась бы равная на всем свете: молока она давала так много, что и девать его было некуда. Отдавал старикам эту корову великан на следующих условиях: по прошествии года он снова явится к ним, и если на каждое слово его старики найдут ответ, то корова — их навсегда, если же нет, то они сами поступают в его полное распоряжение. Подумали старик и старуха и согласились: «Все равно приходится умирать с голоду, — сказали они себе, — возьмем пока корову, а там, что бог пошлет, то и будет!» 

Прошел год. Под вечер назначенного дня во двор стариков въезжает Уастырджи в виде простого всадника. 

— Не пустите ли, хозяева, к себе в гости? — обратился он к старику, который вышел ему навстречу. 

— Гость — Божий посланец, кто его не пустит! — ответил ему старик. 

Слез Уастырджи с лошади и последовал за хозяином, который, входя в дом, извинялся за бедность, не позволяющую им принять, как бы подобало, хорошего гостя. У стариков, действительно, не оказалось даже сносной скамьи. Гость ударил кончиком плети о землю, и появились два кресла: серебряное — для гостя и деревянное — для старика. Во время трапезы хозяйка, извиняясь за скудное угощение, подала на деревянном столике сыр с хлебом. Гость ударил плетью о конец деревянного столика — и оказались всевозможные яства и напитки как перед гостем на серебряном столике, так и перед стариком — на деревянном. Хозяева были очень удивлены, но более всего их тревожило предстоящее объяснение с великаном. Чем дальше, тем большее беспокойство обнаруживали хозяева, и гость, наконец, будто ничего не зная, спросил о причине их тревоги. Старики обрадовались вопросу гостя и рассказали ему все, как было. Гость взялся выручить их, только велел им, как придет великан, молчать, предоставив отвечать ему. Затем гость вновь ударил кончиком плети о землю, и явились две кровати — серебряная и деревянная, богато убранные. Все легли спать. В полночь во дворе послышался шум: это пришел великан. Окликнул он хозяина и, услышав, как ему показалось, другой голос, удивился, однако же начал испытание. 

— Один, один! — сказал он. 

— Ах, чтоб тебе провалиться! Да где ты найдешь одного лучше меня? — послышалось из дома. 

Великан струсил и убежал. Но затем раздумал: жалко ему стало так легко уступить корову, и он вернулся назад, а Уастырджи снова подошел к двери. 

— Два, два! — начал опять великан. 

— Из парных что лучше моих двух глаз? — ответил Уастырджи. 

— Три, три! — продолжал великан. 

— Трехперая стрела летит и в небо, и под землю, — был ему ответ. 

— Четыре, четыре! 

— Четырехколесная телега катится и по горам, и по полям. 

— Пять, пять! 

— А, такой-сякой, коснулись бы тебя мои пять пальцев, я бы тебе задал! 

— Шесть, шесть! 

— Как обеднеть тому, у кого сено косит шесть косарей? 

— Семь, семь! 

— Да не пройдет около моего дома женщина, семь раз похоронившая мужа! 

— Восемь, восемь! 

— Разве назовет тебя бедным тот, кто стрижет восемьсот овец? 

— Девять, девять! 

— А девятого меня здесь не было. 

— А где ты был? — спросил великан. 

— Я охотился, перелетая на хромом комаре море от края до края... — ответил Уастырджи. 

— А может то море было маленькое? 

— Такое маленькое, что орел не мог перелететь от одного берега его до другого и упал в воду. 

— Орел, может быть, был молодой? 

— Он был настолько велик, что в дождливый день мог прикрыть своим крылом целый аул. 

— Да аул, может быть, был маленький? 

— Ну уж и маленький — когда осел во весь голос орал в одном конце, в другом конце аула его не было слышно. 

— Осел мог быть маленький? 

— Разве тот осел маленький, который с мельничными жерновами на спине погнался за зайцем и поймал его за хвост. 

— А если заяц был маленький? 

— Заяц был такой, что из шкуры его сделали шубу и шапку старшему из нартов Урызмагу, а известно, что Урызмаг был такой рослый, что крик петуха, стоящего на его ступне, не достигал его ушей. 

Великан не мог уже дальше продолжать и хотел убежать. Тогда Уастырджи проклял его, и он превратился в большое полено для очага стариков — в сосновый пень с воткнутым в него новым топором.