За последние полгода в информационном поле Грузии произошли заслуживающие внимания качественные изменения. Значительное место среди пропагандистских тем, активно развиваемых как уже существующими, так и специально созданными для этой цели СМИ, заняла «проблема» притеснения мусульман, якобы происходящего в Южной Осетии. Следует отметить, что в этой православной республике отсутствует собственное мусульманское население. Как сообщалось, командированные в РЮО для проведения строительных и восстановительных работ мусульмане из других республик Северного Кавказа обратились к цхинвальским властям с просьбой построить в городе мечеть. Республиканское руководство ответило отказом, что вызвало множество негативных комментариев как в Грузии, так и на подхвативших эту тему исламских сайтах уже в России. О положении ислама в Осетии рассказывает доктор исторических наук Руслан Бзаров.
- Руслан Сулейманович, многие публикации на тему распространения ислама в Южной Осетии рисуют весьма удивительную картину. Как Вы могли бы их прокомментировать?
— Я не большой любитель интернета, поэтому читал наверняка не все. Если речь идет об обсуждении предложения о строительстве мечети, то ничего особенно оригинального в прозвучавших комментариях не нахожу. Возможно, реакция юго-осетинского истеблишмента кажется излишне эмоциональной. Тем не менее, градус удивления Цхинвала вполне адекватен неожиданности и экстравагантности самого предложения.
В грузинских спекуляциях на эту тему также нет ничего нового — только свойственная любой крестьянской культуре мифологизация и обычное невежество, всякий раз вновь подчеркивающее, что даже теоретически (на уровне надежного знания, точной информации и хотя бы предварительного понимания) освоить Южную Осетию нашим агрессивным соседям так никогда и не удалось, несмотря на российские «поддавки» имперской и советской эпохи.
— Не могли бы Вы привести примеры подобной мифологизации?
— Например, такой миф: мусульмане в Осетии — это дигорцы, то есть субэтническая группа, говорящая на особом диалекте аланского (осетинского) языка и проживающая в двух западных районах Северной Осетии — Ирафском и Дигорском. На самом деле абсолютное большинство осетинских мусульман всегда были иронцами, то есть носителями иронского диалекта, а место их проживания — Правобережный и Кировский районы на востоке Северной Осетии.
Еще один миф касается языческих верований, которые будто бы встречаются в Осетии. На самом деле осетинское религиозное сознание отличается предельным монотеизмом, в нем отсутствуют даже те признаки язычества, которые вполне благополучно существуют в практике некоторых христианских конфессий — например, поклонение материальным объектам. Жесткость единобожных представлений в Алании-Осетии и сегодня остается помехой восприятию Святой Троицы — точно так же, как это было, например, у алан V века, описанных западными хронистами.
Как известно из церковной истории, христианство принес в Аланию святой апостол Андрей Первозванный, один из ближайших учеников Христа. В начале X века православие стало государственной религией. Есть в Осетии и мусульманское меньшинство. Но важнейшая особенность духовной истории алан-осетин состоит в сохранении традиций исконной народной веры, которые существуют параллельно с христианством и исламом, объединяя весь народ. Проблема в том, что эта религиозная традиция, уходящая корнями в индоевропейскую древность, была единобожной к моменту распространения мировых религий, а потому послужила им вполне комплиментарным фундаментом и не могла быть искоренена.
- Кто же придумал утку о «язычестве» осетин?
— Это хорошо известно. Когда в эпоху установления российско-осетинских отношений (середина XVIII века) и присоединения к России (последняя треть XVIII века) в Аланию-Осетию пришла Русская православная церковь, образованные православные иерархи и наблюдатели не обнаружили «язычества». Речь шла лишь о новом воцерковлении алан-осетин, чья историческая Аланская митрополия Константинопольского патриархата была разрушена в XIV веке. А «язычество» придумано в первой половине XIX века, когда после присоединения Грузии российский Синод решил использовать в Осетии грузинских священников. Скоро этот опыт был признан отрицательным, но в результате ошибки Синода из осетинских храмов исчезли древние реликвии и книги (кстати, имена священников-воров документированы), да злобный и невежественный вымысел о «язычестве» продолжает бытовать среди потомков незадачливых духовных колонизаторов.
Мифами грузинской пропаганды следует назвать и попытку обнаружить в Осетии следы религиозной розни, почему-то никогда не проявившейся, и саморекламу межэтнической и межконфессиональной гармонии в Грузии, давно прославившейся геноцидом, этническими чистками и погромами, и объявление западных районов Северной Осетии принадлежавшими Кабарде, о чем говорится в грузинских публикациях. Как много суеты! Это наводит на оптимистическую мысль, что инвестиции грузинских спецслужб будут теперь направлены на развитие ислама в Осетии. Можно только приветствовать долгожданный переход от государственного терроризма к поддержке мировой религии, долгие века остававшейся главной политической идеологией Грузии, разделенной на иранские и турецкие вилайеты.
- Какова история распространения ислама в Осетии?
Мусульманство известно аланам-осетинам со времён Арабского халифата. Сохранились данные об аланах, служивших при дворе багдадских халифов и в гвардии мамлюкских правителей Египта. Знакомству алан с исламом способствовало, несомненно, и распространение этой религии в Закавказье и приморском Дагестане, и исламизация аланского населения Средней Азии.
Во второй половине XIII века ислам стал религией части городского населения Алании. Об этом надежно свидетельствуют археологические материалы. Например, аланский катакомбный могильник у городища Верхний Джулат включает погребения, совершенные по мусульманскому обряду. Там же обнаружены руины двух мечетей и отдельное мусульманское кладбище начала XIV века. Знаменитый Татартупский минарет, описанный Пушкиным и обрушенный советскими реставраторами, принадлежал джулатской соборной мечети. Таким образом, осетинское мусульманское меньшинство — самая ранняя исламская община на Северном Кавказе, исключая Дербент с округой.
Монголо-татарское нашествие и походы Тимура обернулись для Алании разрушением государственности, демографической катастрофой и потерей равнинных земель. С XV века Алания-Осетия была небольшой горной страной, выжившей в виде конфедерации самоуправляющихся земель-областей, которые по-русски принято называть обществами. Ислам суннитского толка сохранил некоторое распространение в четырех осетинских обществах, расположенных на северном склоне Кавказского хребта — Тагаурском, Куртатинском, Алагирском и Дигорском. К XVII веку мусульманскую религию исповедовали уже и у ближайших соседей осетин — кабардинцев и балкарцев. Политическое значение ислама на Центральном Кавказе с того времени определялось влиянием кабардинских князей, которые после падения Алании взяли под контроль предкавказскую равнину. Мусульманство воспринималось как престижный культурный выбор, характерный в особенности для аристократии северных осетинских обществ. В центральных (то есть высокогорных) и южных (закавказских) обществах Осетии мусульманство не получило распространения.
В первой половине XIX века численность осетинских мусульман выросла — ислам принимали представители разных сословий, недовольные российской властью, благо на фоне Кавказской войны усилилась пропаганда ислама. Желая предотвратить распространение ислама в Северной Осетии, российская администрация в 1853-1856 годах использовала межевание равнинных земель, чтобы раздельно поселить христиан и мусульман. Именно с этого времени на северной осетинской равнине существуют мусульманские и христианские селения. Прежде осетинские селения были совместными как в горах, так и на равнине.
В пору максимального распространения ислама в Осетии мусульманское меньшинство не превышало 12-15% населения. По официальным данным на 1867 год, население Северной Осетии составляло 47.673 человек, из них 36.367 исповедовали христианство, а 11.306 — мусульманство. Во второй половине XIX — начале XX века в Осетии действовали два десятка мечетей, постоянно росло число лиц, получивших исламское образование, и паломников, совершивших хадж.
Наличие собственного мусульманского меньшинства не только не помешало национальной и культурной консолидации народа, но сделало осетинскую культуру Нового времени чуждой любых конфессиональных и этнических предрассудков. Это помогло осетинской интеллигенции XIX века осознать свое численное и образовательное лидерство как ответственность перед кавказскими соседями. Из этой ответственности, из невозможности представить благоденствие Осетии без процветания всех народов Кавказа и России происходит и масштаб мысли Ахмета Цаликова, председателя Всероссийского мусульманского союза, теоретика «мусульманского социализма», и та выдающаяся роль, которую горстка осетин-мусульман сыграла в общероссийском мусульманском движении начала XX века. Достаточно вспомнить редактора петербургской газеты «В мире мусульманства» Аслангирея Датиева, известных публицистов и общественных деятелей Алихана Кантемирова, Камбулата Есиева, Сафара Кубатиева — всех не перичислить.
— Как Вы оцениваете реальную степень распространения ислама в Осетии (Северной и Южной) в настоящее время?
— В Северной Осетии по-прежнему существует исламское меньшинство. В Южной Осетии его как не было, так и нет. Конечно, численность «канонических», исполняющих обряды мусульман в Северной Осетии мало соотносится с упомянутыми историческими показателями в 12-15%. Жители «мусульманских селений» и городские потомки «наследственных» мусульман ничем не отличаются от христианского большинства осетин, также весьма отдалившегося от религиозной жизни за семь десятилетий советского атеистического режима.
В Северной Осетии свободно действуют мусульманские общины, восстанавливаются старые и строятся новые мечети, десятки молодых людей проходят обучение в средних и высших исламских учебных заведениях России и зарубежных стран. В мусульманских общинах на севере есть, конечно, и выходцы из Южной Осетии, как в общинах православных христиан или евангельских христиан-баптистов есть выходцы из мусульманской части осетин. Это естественно: ведь осетины — единый народ, к тому же для их самоидентификации конфессиональная принадлежность не имеет значения. По господствующему в Осетии представлению, мировые религии занимают почетное положение в сфере духовности и культуры, имея мало общего со сферой этнополитических и социальных отношений. Между прочим, еще в период революции 1917 года и гражданской войны, а затем в последнее десятилетие XX века, некоторые внешние политические силы пытались расколоть Осетию по религиозному принципу, однако получили достойный отпор.
— Каково ваше отношение к заявлениям югоосетинских государственных деятелей, согласно которым мечетей в Южной Осетии не было и не будет?
— Я бы не стал абсолютизировать переданные журналистами слова чиновников, пусть даже высокого ранга, а тем более — делать прямолинейные выводы из высказанных ими на ходу заключений. Никаких политических заявлений на сей счет мне не известно. Если говорить о мировых религиях, то в Южной Осетии нет не только мечетей, но и буддийских храмов. Будут они или нет, решает народ, исповедующий религии, хранящий традиции, — тот самый народ, который и призваны обслуживать чиновники. Осетия-Алания — слишком древняя страна, аланы-осетины — слишком самобытный в конфессиональном смысле народ, чтобы чьи-либо сиюминутные интересы определяли его духовную жизнь и культурное лицо. Исторический, географический, политический, социальный, наконец — цивилизационный баланс между разными религиозными традициями достигнут в Осетии давно и отменять его нет никаких оснований. Самое главное — традиция многоконфессиональности сложилась естественно и объективно, она отражает интересы нашей родины и хорошо вписывается в ее перспективы.
— Оправданны ли, на Ваш взгляд, требования строителей о возведении мечетей в Южной Осетии?
— Вы знаете таких строителей, которые определяют духовную жизнь стран, где расположены их строительные площадки? Если получение строительного подряда или наем на сезонную работу дают подобные права, я готов поменять профессию и отправиться, например, в Швейцарию. Не там ли недавно ясно высказались по схожему поводу? Пора заставить швейцарцев жить по-нашему!
Если всерьез, то легкомысленная просьба строителей есть повод говорить об уровне их культуры, в том числе — правовой. Не более того. Ну, и еще это обращение стало для меня поводом выяснить, как обстоят дела у осетинских диаспор, живущих во множестве стран и почти во всех субъектах Российской Федерации. Не скрою, было приятно узнать, что нигде и никогда общины выходцев из Осетии не высказывали подобных предложений.
Может ли мусульманин отправлять необходимые обряды, находясь в местности, где нет мечети? Ответ: конечно, может. Может ли в Южной Осетии появиться мечеть? Ответ: конечно, может, если в ходе интеграции Севера и Юга будет достигнута такая степень унификации религиозной жизни Осетии, при которой исчезнут особенности конфессиональной географии. Если появятся местные мусульмане, и рост их числа приведет к появлению в Цхинвале ответственной и зарегистрированной по закону исламской общины.
- Церковные деятели Осетии нередко говорят, что после Беслана и августовской войны число осетин, принимающих православие, в том числе переходящих из ислама, существенно увеличилось (лично знаю как минимум троих «мусульман по рождению», которые приняли решение креститься, хотя ранее были, скорее, нерелигиозными людьми).
— Думаю, это верно только в отношении числа осетин, прошедших обряд крещения. Все остальное — или некритический самообман, или откровенный пиар. Начать с того, что «мусульмане по рождению», как Вы их верно именуете, не из ислама переходят в православие, а из неверия, атеизма, безразличия — называйте как хотите. Не из ислама — это существенно, потому что осетинская традиция не противопоставляет мусульманство и христианство и не примиряет их (ведь в этом нет нужды), а гармонично совмещает их с собственным исконным представлением о Едином Боге — Создателе всего сущего. Мы же не обсуждаем упрощенный бытовой взгляд, который в любой точке земного шара может высказать невежественный обыватель, объединяющий ислам с терроризмом. Это совершенно иная тема — отсутствие объясняющей информации, злонамеренная манипуляция общественным сознанием и т. п.
Увеличение же числа осетин, принимающих крещение в православной церкви, теснее всего связано с постепенным преодолением катастрофы конца 80-х — начала 90-х годов XX века, когда каждый пятый осетин оказался беженцем. Два жестоких удара, нанесенных по Осетии в Беслане и Цхинвале, — это в том числе реакция на нашу феноменальную жизнестойкость, это попытки доделать то, чего не удалось достигнуть этническими чистками и войнами предшествующей эпохи. Но та эпоха завершилась, и Осетия выжила, осетинские беженцы спаслись на родине предков и в большинстве адаптировались к новым условиям жизни. Осетия вместе с Россией постепенно оправляется и от последствий революционных социальных сдвигов. Конфессиональный кризис прошедшей эпохи выразился в высокой волне сектанства. В новых условиях эта волна спадает, традиционные конфессии возвращают свою паству. Словом, те, кто еще десять-пятнадцать лет назад становился легкой добычей случайных уличных «проповедников», теперь приходят в православную церковь, имеющую в Алании-Осетии тысячелетние традиции.
- Насколько последние трагические события осетинской истории определяются преобладанием в Осетии православия (на фоне мусульманского окружения из иных республик Северного Кавказа и явного безбожия грузинской государственной власти)? Нередко приходилось слышать о «православной Осетии во враждебном окружении ислама» — насколько точен этот образ? Насколько серьезен фактор православия в современной общественно-политической жизни Осетии?
— Думаю, это две разные темы. На первый вопрос ответить легко. Алания-Осетия — действительно древняя христианская страна. Но одновременно — и страна многоконфессиональной гармонии. Предположение, что чьей-либо религиозной принадлежностью можно объяснить сложные социальные процессы и политические события, есть острая форма полной интеллектуальной несостоятельности. Если такая связь и существует, то прослеживать ее следует в обратном направлении: на самом деле общее состояние религиозности и даже конфессиональный выбор входят в список продуктов социально-политического развития. К тому же достаточно обратиться к истории — конечно, к реальной истории, а не историческим мифам — чтобы увидеть абсурдность подобных построений. Можно вспомнить, например, о том, что аланское мусульманское меньшинство на три-пять веков старше, чем распространение ислама у всех без исключения соседних мусульманских народов.
Можно вспомнить, что до XVII века политическое значение ислама было куда выше на южных границах Осетии — в грузинских владениях Ирана и Османской империи, а вовсе не на Северном Кавказе, где ислам только начинал распространяться в Кабарде и пока не дошел до остальных соседей. Кавказ многолик и разнообразен, а невежество — огромная сила. Узнавать Кавказ и противостоять невежеству — наша задача.
Второй вопрос куда сложнее. Значение православия в общественно-политической жизни Осетии — не религиозная, а социокультурная и культурно-политическая проблема. Место православной церкви в жизни Осетии всегда определялось и может определяться впредь только внимательным уважением к жизненным нуждам, культурным традициям, языку и письменности самого древнего из христианских народов Российской Федерации. Не хотелось бы выступать в роли советчика, но без восстановления Владикавказской епархии, без возвращения к ясной литургической поддержке родного языка, без ответственного следования собственной социальной доктрине Русская православная церковь рискует быстро исчерпать в Осетии ресурс народного доверия.
ИА REGNUM
http://region15.ru
