Т. А. Хамицаева
СКАЗИТЕЛИ ОСЕТИНСКОГО НАРТОВСКОГО ЭПОСА
Через даль веков пронес осетинский народ героический нартовский эпос как одно из своих драгоценнейших достояний и величайших достижений. По праву вошел он в сокровищницу мировой культуры. С конца XIX в. нартовский эпос стал активно фиксироваться в письменных источниках, одновременно вызывая и научный интерес (к нему стали обращаться не только фольклористы, но и этнографы, историки, лингвисты, археологи). Научная литература, посвященная различным проблемам эпоса, настолько значительна, что выделилась специальная область в эпосоведении – нартоведение. Однако вопрос о создателях эпоса, о сказителях-кадагганагах, о тех, кто передавал его от поколения к поколению, ждет своего разрешения. Проблема эта сложная. Перед нами же стояла наиболее простая задача: собрать возможно полнее фактический материал о сказителях нартовского эпоса.
Сведениями о народных сказителях мы прежде всего обязаны первым собирателям осетинского фольклора: учителям, врачам, студентам, ставшим впоследствии известными учеными, деятелями культуры: В. И. Абаеву, Б. А. Алборову, Ц. Амбалову, П. Гадиеву, Г. Гуриеву, А. Дзагурову, В. Карсанову, Ал. Кубалову, К. Томаеву, М. Тугано-ву и др. С начала века они записывали произведения устного народного творчества и сведения о певцах и сказителях. Благодаря их подвижнической, бескорыстной работе потомки могут познакомиться с лучшими поэтическими произведениями своего народа и соприкоснуться с их творцами.
Необходимо отметить особую значимость материала Г. А. Дзагурова, который не ограничивался паспортными данными того или иного сказителя, но и описывал его внешность, давал сведения о занимаемом им месте в общественной жизни, о его учителях, учениках, воссоздавал обстановку, в которой происходила запись, делился впечатлениями своими и слушателей и т. д.
В статье использованы материалы, извлеченные нами из рукописного фонда Северо-Осетинского научно-исследовательского института, из публикаций и собственных наблюдений, вынесенных в результате знакомства с репертуаром сказителей нартовского эпоса.
Многие сказители были выходцами из крестьян, активно участвовали в жизни села и, будучи людьми уважаемыми, нередко выступали в роли судей или посредников при решении, например, вопросов наследства, занимались примирением кровников, им доверяли и общественные деньги, которые собирали на проведение дорог и строительство мостов; они умели постоять за интересы сельского общества.
Однако особое право на высокий авторитет и внимание давал сказителям прежде всего их талант. Никакие торжественные собрания, связанные с радостным или горестным событием, не обходились без сказителей и певцов. Увеселяя сельчан на пиршествах, скорбя с ними по умершим в дни поминания усопших, то наставляя, то порицая, они обращались к сердцу народа, воспитывали его, ибо назидание в той или иной мере присуще фольклору. После трудового дня собирались на нихасе сельчане и, затаив дыхание, слушали нартовские сказания, героические песни, веселые шуточные рассказы.
«В старину на народные празднества, – писал собиратель осетинского фольклора, народный художник СО АССР М Туганов, – стекались лучшие силы со всех концов Осетии, устраивалась настоящая (говоря современным языком) олимпиада. Лучшие сказители, представители разных ущелий, рассаживались на игорном поле и один за другим состязались в содержательных, лучших напевах и пересказах нартовских сказаний» .
Слушатели воспринимали нартовские сказания как реальную историю, верили в то, что герои-нарты являются их прямыми предками, и потому очень бурно реагировали на выступление сказителя. И если они обнаруживали, что он «исказил текст», то «тут же обрывали», и его место тогда занимал «другой, более опытный и умелый сказитель .
Обобщенный выразительный образ народного певца создан Ал. Кубаловым в поэме «Афхардты Хасана»:
О бедный слепой Бибо!
О бедный старик!
Померк день твой.
Окутала тебя темная ночь!
Не видишь ты ни синевы небес,
Ни сырой земли!
Не годны уже к жизни твои старческие кости...
Все богатство твое – угол темной сакли.
Нет вола у тебя, нет коня!
О бедный старик!
О богатый слепой Бибо!
О могучий старик!
Дал тебе Уастырджи светлоокий
Смычок из конских волос,
Отзывчивое сердце и
Чудный дар речи!
Знаешь ты все сказания дедов,
Все ты их сказываешь народу,
Подпевая на чернострунном фандыре1
Цветущая молодежь наша
Стоит вокруг тебя,
Внимая твоей песне.
Утирая их своим
Проливая слезы и и мозолистыми руками!
О богатый слепой Бибо!
О могучий старик!
Певцы, о которых пойдет речь, были настоящими народными бардами. Они мастерски владели словом, знали, как правило, разные жанры народного творчества. То, что сохранилось в записях собирателей от многих сказителей (хотя уверенности в том, что собиратели сумели зафиксировать весь репертуар певцов, нет), составило несколько сборников эпических произведений.
Со времени возникновения эпоса (примерно с VII в. до н. э.) сменилось около восьмидесяти поколений сказителей (если на каждые сто лет приходится три поколения); каждый из них передавал свой репертуар следующему; наиболее талантливые сочиняли, развивали, шлифовали текст. Точно определить число сказителей нартовского эпоса от начала его появления, естественно, невозможно. И мы можем говорить лишь о тех, тексты которых зафиксированы собирателями и имена которых остались в памяти народа.
По данным архива и по печатным источникам нами выявлены сказители осетинского нартовского эпоса – мы знаем их имена, количество записанных от них нартовских сказаний, время и место записи.
Однако это вовсе не значит, что в Осетии не было других сказителей или что тот или иной сказитель не знал иных сказаний. И все же наши подсчеты дают некоторую, приблизительную картину.
Итак, в дореволюционный период рассказали или напели нартовские сказания 28 сказителей, в их репертуаре число сказаний колеблется от одного до 15 (по материалам Северной Осетии).
Сразу же после Октябрьской революции члены Историко-филологического общества, а потом сотрудники научно-исследовательских институтов Северной и Южной Осетии активно приступили к выявлению народных талантов и записи фольклорного материала. И уже в 20-е годы были зафиксированы нартовские сказания от 46 сказителей. От некоторых из них записано до 20 нартовских сказаний.
В предвоенные 30-40-е годы количество записанного материала увеличилось, ибо научный интерес к фольклору заметно возрос: Северо-Осетинский и Юго-Осетинский научно-исследовательский институты приступают к планомерной записи, организуя экспедиции по сбору фольклора в разные ущелья Осетии, выявляя талантливых сказителей к приглашая во Владикавказ и Цхинвали. Газета «Растзинад» («Правда»), журналы «Мах дуг» («Наша эпоха») и «Фидуеег» («Глашатай») публикуют лучшие образцы народного творчества. Развивается и поощряется самодеятельное искусство, организуются специальные конкурсы народных певцов и сказителей.
Всего в 30-40-е годы выявлено 232 сказителя, передавших нартовские сказания.
В послевоенные годы нартовские сказания записаны всего от 27 человек. Это объясняется и спадом внимания к фольклору, и, главное, тем, что сказители, знатоки эпоса, стали редкостью.
Сегодня мы можем назвать 333 сказителя и певца (кадагганагов), передавших нам тексты осетинского нартовского эпоса. Но мы были бы несправедливы к тем 43 певцам, которые жили в начале и середине XIX в. Не сохранилось ни одного зафиксированного от них текста, но они пользовались славой знаменитых народных певцов и сказителей, их называли своими учителями сказители конца XIX и начала XX в., чьи тексты составляют классику нартовского эпоса осетин. Нам известны имена всех певцов, а также место их жительства, некоторые биографические данные, фамилии их учеников и репертуар.
Ниже мы даем несколько портретов сказителей осетинского нартовского эпоса.
Кубади Текоев – представитель самого раннего поколения сказителей нартовского эпоса. В 1910 г., когда от него были произведены записи, ему было около ста лет. Он родился и жил в селении Задалеск Горной Дигории.
В конце XIX-начале XX в. К. Текоев славился в народе как талантливый певец и сказитель, поэтому учитель Махческой церковноприходской школы М. Гарданов рекомендовал его студенту Харьковского университета Г. А. Дзагурову, приехавшему в горы для сбора фольклора. Будучи широко известным и авторитетным человеком, отмечает Г. А. Дзагуров, К. Текоев «этим не кичился, держался с достоинством, но просто и обходительно – вежливо». Был он «небольшого роста, с коротко подстриженной бородой, со старческими проницательными глазами, в овчинном тулупе, накинутом на плечи, несмотря на летнее время» .
Нартовские сказания К. Текоев воспринял от жителя селения Лезгор, сказителя Гази Тайсаева, который, в свою очередь, учился у известных народных певцов-кадагганагов, братьев Дохчико и Дзагастуга Бериевых. Из воспоминаний Кубади мы узнаем, что «оба брата после тяжелой физической работы, невзирая на усталость, брались за фандыр и, чередуясь, передавали содержание какого-либо сказания», при этом они «поправляли друг друга». Кубади и сам слышал сказания в их исполнении, поэтому их тоже можно назвать его учителями.
Сохранившиеся материалы свидетельствуют о том, что репертуар Текоева был обширен. От него записано 15 нартовских сказаний, одна историческая песня и одно историческое сказание. Он знал сказания всех циклов эпоса, в том числе и «малых», но больше рассказывал о нарте Сослане. В его передаче мы имеем два уникальных сказания: «Сослан и три сына Телберди» (о том, как нарт Сослан спас нартов от дани) и «Смерть Субалци» (о Субалци и четырех сыновьях Цоппара). Особенностью Текоева-сказителя является лаконизм: он передает главное, основное в сказаниях, но без пропусков и контаминации. Исключение составляет очень распространенное сказание «Сын Кандза Саууай».
От Кубади восприняли песни и сказания его сын Сараби и односельчанин Инал Базиев, с которым он обычно соревновался в пении на народных праздниках (кувдах).
Сабе Медоев был широко известным, авторитетным медиатором при примирении кровников, поскольку обладал незаурядными ораторскими способностями и знанием осетинского обычного права, но память в народе оставил прежде всего как одаренный народный певец и сказитель.
С. Медоев родился в селении Урсдон (приблизительно в 1822– 1825 гг.) в семье крестьянина. Вскоре семья переселилась в селение Христианское, где Сабе прожил всю свою жизнь.
В ранней юности, когда Медоевы жили в Урсдоне, он, по словам самого сказителя, учился у известных народных сказителей Караева Гитю (147 лет) и Лола Лолаева (140 лет), от которых воспринял нар-товские сказания, песни и легенды. Записи от С. Медоева были произведены в 1909 г. Г. А. Дзагуровым. За короткое время он успел записать 11 нартовских сказаний, 11 песен, три легенды, одно сказание о Даредзанах, одно историческое сказание и одну сказку. В следующий приезд Дзагурова на каникулы в 1910 г. Сабе Медоева уже не было в живых.
Таким образом, дошедшие до нас произведения фольклора – это лишь часть (причем мы даже не предполагаем, какая часть) репертуара народного сказителя Сабе Медоева.
Г. А. Дзагуров знал Сабе Медоева с детства и по памяти описал внешность сказителя: он был среднего роста, широкоплеч, крепкого стройного сложения. При передаче народных сказаний Сабе прибегал к жестикуляции, пользовался мимикой, разыгрывал действие в лицах, для чего он применительно к герою менял интонацию голоса. Он сказывал свои сказания с большим подъемом и воодушевлением. Благодаря ораторскому дару и поэтическому вдохновению сказителя его искусство заражало, захватывало слушателя. «На всю жизнь я запомнил,– отмечает Г. А. Дзагуров, – то воодушевление, каким Сабе был охвачен 26 марта 1909 г., когда он с необыкновенным мастерством передавал мне, в присутствии и других слушателей, лучшее из своих нартовских сказаний – «Сказание о шкуре чернобурой лисы». Я сидел около него зачарованный и прослушал сказание до конца, не останавливал и не перебивал его вопросами, чтобы не портить его поэтического вдохновения. Да, это действительно было поэтическое вдохновение!». И Г. А. Дзагуров далее описывает обстановку, в которой он видел сказителя: «...весна, конец марта... солнце пригревает сильнее, снег уже сошел; тепло, Сабе... с накинутым на плечи овчинным тулупом сидит на чурбане и плетет из прутьев ивняка (лозняка) сапетки (колоды для пчел), я тоже сижу около него на чурбане... с карандашом в руке и бумагой на коленях: кругом нас сидят и другие (из соседей Сабе, в частности известный охотник Казн Тамаев) и слушают повествование Сабе с таким же глубоким вниманием, как и я сам, поддавшись очарованию сказаний... Сказание было записано мною слово в слово, без всяких изменений.
Я считаю, что это сказание по своему художественному совершенству и в то же время простоте является одним из лучших записанных нартовских сказаний, лучшим образчиком осетинской прозы» .
Характеризуя нартовские сказания, записанные от Сабе Медоева, прежде всего хочется обратить внимание на то, что он хорошо знал родословную нартов; знал три рода нартовского общества – Ахсартаггата, Алагата и Бората; верно определял принадлежность героя к тому или иному роду. Главная тема его сказаний – Уархаг и его сыновья: начало нартов, рождение главных героев; женитьба Урызмага на Сатане. В его репертуар входили также сказания о Сырдоне и юном Ацамазе, о гибели нарта Батраза. Сказания «О рождении и закалке Сослана» и «Сын Деденага Арахцау и нарт Сослан» – самые полные из всех известных нам вариантов, сюжетно-завершенные. Повествовал Сабе Медоев в неторопливой, эпической манере. В его языке преобладает старая лексика, часть которой требовала объяснения. Он помнил старое название Волги – Едил. Интересно отметить, что у Медоева (как и в записи А. Кайтмазова) встречается необычная форма имени одного из главных героев эпоса – Ахснарт вместо распространенного Ахсар.
От Сабе Медоева восприняли репертуар его сыновья – Баззе и Урусхан. С их напева в конце XIX в. были записаны на грампластинки народные песни.
Гаха Сланов – один из мастеров осетинского устного художественного слова, внесших значительный вклад в осетинскую национальную культуру.
Родился и жил Гаха Сланов в Южной Осетии, в селении Бритаевых Белой Туалетии (Урс Туалты). В момент записи, по его словам, ему было 85 лет; если исходить из этого, то родился Слаиов в 1836 г. Умер он в 1924 г.
Песни и сказки Гаха Сланов воспринял от своего отца (ум. ок. 1851 г.), игре на двенадцатиструнной арфе обучил его дядя по отцу – Есе Сланов. «Во времена моего отца на этом музыкальном инструменте умели играть очень многие. В мое время уже никто не умеет,– сказал он с большим огорчением.– Да и слушателей нет – все бросились к книге» .
Гаха Сланов попал в Северную Осетию в 1920 г. Жил он в селении Ногир, которое основали близ г. Орджоникидзе выселенцы из Южной Осетии, когда, потеряв все свое имущество и спасаясь от грузинских меньшевиков, бежали через перевал в Северную Осетию. Эти события так потрясли старика, что ни петь, ни рассказывать Сланов был не в состоянии. По его словам, он «знал очень много фольклорных памятников, но теперь, т. е. после разгрома Южной Осетии, перенесенных тяжких испытаний, душа больше не расположена к сказыванию народных сказаний, а тем более к песням, да еще с музыкальным сопровождением на скрипке» . Лишь благодаря энтузиазму собирателя фольклора Кылци Томаева, который внушил Сланову, что тот «не имеет нравственного права унести народное духовное богатство с собой в могилу», удалось сломить сопротивление Гаха Сланова и записать от него материал большой культурной значимости. «Гаха по нашей просьбе настроил двенадцатиструнную арфу и пропел песню об Аларди, – писал в своих воспоминаниях Г. Дзагуров.
Гаха Сланов был крестьянином, в обществе пользовался заслуженным авторитетом. Был он «высокого роста, глаза проницательные, брови густые, на которые надвинута папаха. Несмотря на глубокую старость, сохранил стройность, носил костюм кавказский – серую черкеску из домотканого сукна, ноговицы, осетинские чувяки, на поясе кинжал» .
«От природы он был наделен большим юмором, которым отличаются югоосетины, он обладал острым языком и способностью быстро подмечать в человеке его слабости и подвергать их меткому осмеянию, но, не оскорбляя при этом в нем достоинство человека и не задевая его самолюбия. Он мастерски владел своим родным наречием, которое в его устах звучало особенно привлекательно. В обществе, по свидетельству знавших его лиц, он был находчив и остроумен. Не было случая, чтобы в разговоре он уместно не рассказал какое-нибудь поучительное народное сказание (æмбисонд) ».
От Гаха Сланова записано в 1921 и 1922 гг. Г. А. Дзагуровым и Г. Гуриевым 17 нартовских сказаний (всего памятников народного творчества-–40). Некоторые сказания фиксировались собирателями синхронно.
Гаха Сланов был великолепным знатоком эпоса, ибо его репертуар
охватывал множество нартовских сюжетов: от начала нартов, рождения и смерти главных героев эпоса (Урызмага, Хамыца, Сатаны, Батраза) до гибели нартов. По количеству переданных им мотивов нартовского эпоса Гаха Сланов занимает почетное место в ряду лучших сказителей, В его репертуаре – сказания о взятии Батразом крепости Сайнага и возвращении невесты Созрыко; о Мукаре и нарте Созрыко; о Созрыко и Гумском человеке. В сказаниях Гаха Сланова неизменно звучит мотив враждебных отношений Сослана/Созрыко и Сырдона. Объяснению этих отношений посвящено сказание «Почему стали врагами Созрыко и Сырдон».
Гаха Сланов знал три нартовских рода (æртæ нарты), однако вместо рода Ахсартагтата он называл род Бората; название двух других родов он забыл. Сказание «О безымянном сыне Урызмага» он делит на два самостоятельных сказания: о том, как Урызмаг и Сатана спасли нартов от голода и как Урызмаг нечаянно убил своего сына. Все это, безусловно, объясняется тем тяжелым душевным состоянием, в котором пребывал Гаха Сланов в период записи.
Кубади Уадаева Г. А. Дзагуров относит к числу «хранителей и знатоков осетинского народного творчества, замечательных народных сказителей... оставивших последующим [поколениям] бессмертные памятники народного творчества и мудрости» .
По словам самого певца, он родился в 1842 г. (в момент записи, в 1924 г., ему было 83 года) в Горной Дигории и большую часть жизни провел в селении Донифарс. Занимался земледелием, скотоводством; в 1918 г. переселился в село Лескен, расположенное на равнине.
Уадаев был человеком авторитетным, общественно активным. Как свидетельствуют архивные данные (Госархив СО АССР, ф. 12, д. 357), Уадаев в 1893 г. был на месяц заключен в тюрьму с несколькими односельчанами «за произведенный бунт против местной власти»; он был одним из тех, кто подал прошение главноначальствующему, протестуя против права начальства назначать жалованье старшинам за счет крестьян.
Уадаев был большим знатоком осетинского обычного права, в соответствии с которым разбирались всевозможные дела, связанные, например, с платой за убийство, с какой-либо ссорой, и потому жители селения Донифарс не раз выбирали его на должность общественного старшины, доверенного и судьи. И не было случая, чтобы Уадаев не оправдал оказанного ему доверия.
Кубади Уадаев, по его словам, с детства любил слушать песни, сказки и усваивал их первоначально в собственной семье; с возрастом– на общественных праздниках, на нихасе. Специальной выучки, как утверждал Уадаев, он не проходил и воспринял сказания от многих лиц. Однако больше всего-–от своего односельчанина Дзираева
Дзида-Хадзи и от Дзагоева Дихо из селения Махческ, к которому ездил для выяснения вопросов, связанных с фольклором. Этих сказителей можно назвать его учителями.
Уадаев хорошо владел балкарским и грузинским языками (балкарский изучил в Балкарии, где пастушил у богатеев-овцеводов). По характеру был спокоен, «старчески мудро-уравновешен» . Не был лишен и чувства юмора. Держался всегда с достоинством. «Внешность и одежда Кубади, – пишет А. Г. Дзагуров, – были типично горские. Он был среднего роста, носил серую черкеску из домотканого сукна, ноговицы из такого же сукна и горские чувяки; пояс простой, без кинжала, с привешенным к нему сбоку большим ножом в футляре, какой обычно носили в старину старики и каким пользовались на общественных пирах, поминках и т. д.; на голове –простая овчинная папаха; борода седая, короткая, брови густые; большие натруженные руки» .
Записанный от К. Уадаева материал составляет целый сборник. В него вошли 63 произведения разных жанров, в том числе 12 нартов-ских сказаний.
Знакомство с материалами К. Уадаева позволяет утверждать: сказитель повествовал о том, что было ему хорошо известно, и потому так легко облекал он свой рассказ в яркую словесно-художественную форму. В репертуаре Уадаева – сказания о разных нартовских героях, но предпочтение он отдавал Сослану и Сырдону. При этом нужно отметить, что сказания о Сырдоне в устах Уадаева были оригинальные, они не встречаются у других сказителей. На наш взгляд, самое замечательное из переданного К. Уадаевым–сказание о вражде двух нартовских родов – Ахсартаггата и Бората.
Кудза Джусоев. Записи от Джусоева производились в 1925г., когда ему было, по словам самого сказителя, 72 года; значит, он родился в 1853 г. Родом он из села Цон; жил в селении Дзалабет, которое граничило с грузинскими селами, поэтому Кудэа Джусоев хорошо знал грузинский язык и в обычной речи осетинские слова часто заменял грузинскими. Однако при исполнении нартовских сказаний этого не наблюдалось. Его речь была чисто осетинской, говор джавский. Сам К. Джусоев по этому поводу говорил так: «Кадаги нельзя, не положено на чужом языке передавать». Нартовские кадаги К. Джусоев воспринял от Джиоева Додта, брата своей матери . Записи от него производились в г. Цхинвали В. Карсановым и Л. Газаевым. Смерть сказителя летом того же, 1925 г. помешала записать весь его репертуар. Но и то, что дошло до нас, свидетельствует о глубоком знании Джусоевым эпоса, о незаурядном таланте народного сказителя. От Кудза Джусоева записано 15 нартовских сказаний. Они передаются традиционно, без пропусков, без контаминации; сюжеты полные. Стиль сказаний 144эпический, язык ясный, выразительный. В отличие от некоторых сказителей, хорошо знавших эпос, но довольно скупо, сухо передававших сказания, Кудза Джусоев создавал живую картину, приближая ее к слушателю; ему важно было показать, как происходит действие.
К. Джусоев оставил потомкам уникальные сказания. Одно из них, «О том, как погибли нарты», вызывает глубокое волнение своей художественной выразительностью. Оно как последний аккорд завершает эпос и заставляет вспомнить вновь всю историю героев-нартов, которые в борьбе с богом предпочли гибель бесславному существованию. Единственным пока что остается и сказание Кудза Джусоева о том, как Сырдон подарил нартам двенадцатиструнный фандыр, дабы те разрешили ему жить среди них. Нарты по достоинству оценили этот подарок. И те слова, которые К. Джусоев вложил в уста нартов – «И если нам всем суждено умереть, то пусть не погибнет этот фандыр, и тот, кто станет на нем играть, будет вспоминать нас... и будет нашим», – вышли из глубоко поэтической души настоящего певца, понимающего значение народной песни.
Дабег Гатуев родился в селении Христианском в 1854 г. Это человек удивительной биографии: неграмотный крестьянин, он побывал в поисках заработка почти во всех уголках России (в Баку, Тбилиси, Батуми); работал в железнодорожных мастерских, а затем рабочим-мостостроителем в Средней Азии (в Ташкенте, Ашхабаде, Самарканде); на Дальнем Востоке он трудился на золотых приисках.
Общение с пролетариатом не прошло бесследно для Д. Гатуева: в начале века он участвовал в революционных волнениях. На Дальнем Востоке его уволили как неблагонадежного. Возвратившись на родину, он занялся сельским хозяйством.
Д. Гатуев – активный участник Февральской революции, с оружием в руках боролся за победу Октябрьской революции; в 1917 г. вступил в ряды РСДРП. В период гражданской войны как красный партизан участвовал в операциях против контрреволюционных банд Кибирова, Серебрякова и др. После установления Советской власти на Тереке он – один из инициаторов организации колхозов в селении Христианском. Д. Гатуев был пенсионером союзного значения. Умер в 1956 г.
Д. Гатуев до конца жизни не расставался со своей скрипкой, которую смастерил собственноручно, и с большой охотой и радостью исполнял кадаги для слушателей, в которых никогда не бывало недостатка. Он был широко известным народным певцом-кадагганагом. До сих пор люди помнят, как Д. Гатуев во время похоронного обряда «сидения мертвых» (когда родственники умершего должны сидеть ночь и оплакивать его) в течение всей ночи исполнял кадаги «Об Одиноком», «Как нарт Сослан побывал в Стране мертвых» и др.
От Д. Гатуева в 1924 и 1930 гг. записано Г. А. Дзагуровым девять нартовских кадетов, 12 кадагов не нартовских, одно сказание и одна песня, составившие сборник в объеме около десяти авторских листов. От него записывал в 1940 г. и собиратель К. Казбеков.
Д. Гатуев научился своему искусству прежде всего от братьев отца: Гула, Келемета и Тугана Гатуевых – известных народных ска-зителей-кадагганагов, которые исполняли народные произведения под свой же аккомпанемент на народной скрипке.
Рядом с Гатуевым жил не менее известный певец, 90-летний Баззе Колоев (от него записывал нартовские сказания М. Гарданов и опубликовал их в ПНТО. Вып. 2). Д. Гатуев называл своими учителями также 85-летнего пастуха Цаукаева Туйгана из селения Махческ и 110-летнего Саукуя Малиева. Дабег Гатуев придавал большое значение народному творчеству. Он говорил, что долго размышлял о песнях, сказаниях, а потом воспринимал их, ему казалось, что они учат уму-разуму. Чтобы пополнить свой репертуар и усовершенствоваться в игре, он ездил по ущельям Осетии. Так, он побывал в Курта-тинском ущелье у известного народного певца Кавдына Гуриева, в Алагирском ущелье, в селении Згид у 90-летнего Кавдына Габолаева и др.
От Гатуева записаны лучшие варианты сказаний «Нартовская Акола-красавица и сын Хамыца Батраз», «Нарт Оразмаг и сын Кандза Саууай», «О неродившей матери Сослана» и др. Последнее сказание записывалось от него трижды –в 1924, 1930 и 1941 гг. Текст 1941 г. записывался во время пения и оказался значительно большим по объему, чем предыдущие записи.
Гатуев благодаря богатому музыкальному слуху передавал народные сказания удивительно поэтично. Его сказания отличаются четкостью, логичностью сюжетов. Даже записанные прозой, в строку, сказания отличаются ритмичностью и напевностью, ибо Г. А. Дзагуров записал большую часть материала с напева. Гатуев пел речитативом, сопровождая пение игрой на осетинской скрипке. Но ради создания ритма он ни разу не внес лишнего слова. В лексике его больше, чем у других сказителей, эпитетов; некоторые из них для него постоянны.
Дзарах Саулаев родился в селении Верхний Мизур Алагирского ущелья (ок. 1850-1860). Он рано лишился родителей и был взят на воспитание сначала старшей сестрой, проживавшей в селении Ардон, а потом – дядей по матери, Сикоевым Бидзи, проживавшим в селении Христианском. Дзарах Саулаев был женат на Дзоциевой из селения Зарамаг. Имел трех сыновей и двух дочерей.
Долгие годы Дзарах Саулаев находился на положении временно проживающего и не имел собственного участка земли. Лишь в 90-е годы распоряжением Терских областных властей он был причислен к коренным жителям селения Христианского. Пока не выросли дети, Дзарах получал от сельчан вознаграждение за свой труд певца и сказителя, и на это содержал семью.
Интерес к народным сказаниям и песням у Дзараха Саулаева появился в раннем детстве; а после того как он ослеп (Дзарах потерял зрение в результате перенесенной им оспы в возрасте семи лет), родители позаботились о том, чтобы мальчик прошел специальную подготовку у известных в то время певцов, сопровождавших свои повествования игрой на двух- или трехструнной скрипке.
Своими учителями Дзарах Саулаев называл Баде Гобеева из Устур-Дигории, Сослана Лолаева из Урсдона. Однако Дзарах не довольствовался достигнутым и считал необходимым совершенствоваться в искусстве сказительства. В 1884 г. он отправился в селение Рук (Белая Туалетия) к известному в то время народному певцу Бибо Томаеву, которому в ту пору было более ста лет. По словам Дэараха Саулаева, Бнбо Томаев исполнял свои кадэги на «чудесной двенад-цатиструнной арфе. Этому инструменту было более трехсот лет; Томаевы получили его как великую ценность в уплату, вместо денег, при примирении со своими кровниками» .
Дзарах Саулаев был «роста среднего, худощавый, лицо изрыто оспой, усы и борода небольшие, подстрижены, без проседи, одет в черкеску серого цвета, пояс без кинжала, в папахе, без очков (на фотографии, которая, вероятно, была снята позже, Дзарах в очках), за руку обычно вел его старший сын Тазе» .
Г. А. Дэагуров в детстве неоднократно слушал Дзараха Саулае-ва, спустя много лет все еще хранил в памяти впечатления от этих встреч с певцом и очень живо и зримо описал один из обычных вечеров на нихасе, где выступал сказитель; тонко передал настроение слушателей, отношение их к певцу, к его искусству, чувство радости и с опереж ивания.
«Летний вечер. Верхний квартал. Нихас полон народа... Старшие сидят на камнях около кузниц, на берегу рукава Белой речки, через который перекинут деревянный мост, а то и просто растянулись на голой земле. Разговор без конца и на всякие темы. Тут же игра в национальные дигорские шашки. Раздаются голоса: „Что же Дзара-хатак долго нет!" Все в волнении и нетерпеливо посматривают в сторону улицы Халлаевых. Вдруг восклицание: „Идет Дзарах!.. Тазе ведет его за руку".
К общей радости, Дэарах явился, уселся на берегу речки у моста... прямо на землю. Его быстро окружили со всех сторон и взрослые, и дети... К Дзараху поступают многочисленные заказы и просьбы. И он, терпеливо выслушав, настроив скрипку, начинает хвалебную песню (кадаг) об удалом Анзоре Анзорове или же о нарте Сырдоне... Народ слушает его повествование... безмолвно, раздаются временами только отдельные восторженные восклицания и реплики. Бывали и слезы... и веселый смех, и восторг: бывали и шутки, и острые слова,.. Так обычно продолжалось до поздних сумерек. Народ неохотно отпускал от себя Дзараха; если бы не его усталость, то народ готов был его слушать всю ночь напролет. Труд Дзараха вознаграждался на месте же медяками (копейка, пятак)» .
Г. А. Дзагуров записал от Саулаева в 1909, 1910 и 1916 гг. 30 памятников устно-поэтического творчества, из них 12 нартовских сказаний. «Записанные от Дзараха материалы позволяют утверждать, что он, Дзарах Саулати, принадлежал к числу замечательных народных самородков, к числу осетинских народных талантов, мастеров художественного слова, „подлинных героев культуры", о которых говорил Ленин. Он обладал острой и емкой памятью, в которой хранил большое количество народных сказаний самого различного содержания и жанров. Сказания передавал с легко заметным воодушевлением и внутренней взволнованностью» .
Дзарах Саулаев имел своих учеников, тоже слепых; он обучал их игре на скрипке и передавал свой богатый репертуар. В 1909 г. Г. Дзагуров встретил у Саулаева одного из его учеников – Науага Секинаева. От Д. Саулаева записывал и М. Туганов. В паспорте этих сказаний обычно значится: «От слепого Дзараха».
В 1894 г. М. Туганов записал от Дзараха уникальное произведение –народную историческую песню «Задалеская нана» – о разгроме предков осетин в результате нашествия в 1395 г. на Северный Кавказ среднеазиатского завоевателя Тимура. Впоследствии в статье «Осетинский фольклор о Тимуре» М. Туганов вспоминает этого замечательного певца: «Дзарах был поистине талантливым кадагганагом – после слепого Бибо Зутутова он занимал первое место... Судя по е длинным и тонким пальцам, он был искусным музыкантом. И дейс вительно, когда он играл, то глаза не успевали следить за его пал цами. Голос его был сильным и приятным: он хорошо гармонировал с его игрой» . Д. Саулаев «был очень скромным. Сколько бы он ни играл на свадьбах, кувдах, – никогда не просил плату; довольствовался тем, что ему преподносили... Казалось, что Дзарах Саулаев жил только для того, чтобы своей игрой доставлять радость людям» .
Иналдыко Каллагов был не только замечательным исполнителем произведений народного творчества, но и песнетворцем, автором текстов и мелодий многих песен, вошедших в осетинский фольклор. На творчество И. Каллагова обратили внимание в 20-е годы Г. А. Дзагуров и Б. А. Алборов.
Иналдыко Каллагов родился в Тагаурском ущелье в селении Джимара, по его словам, в 1865 г. был человеком разносторонне одареннным. С одиннадцати лет Иналдыко – уже джигит-наездник; участвовал в 39 скачках, за которые неизменно получал первые призь В 1895 г. И. Каллагов в качестве джигита-наездника выезжал я Всемирную выставку в Париж в составе осетинской группы (30 человек). В течение года выступал с ними на манеже Парижского цирка кавказские наездники и танцоры пользовались там большим успехом В 1921 г., когда от Каллагова записывали фольклорный материал, он еще помнил отдельные французские слова и считал до ста. Русский язык и грамоту он освоил самостоятельно, когда жил во Владикавказе, где сначала обучался ювелирному делу, а потом работал около четырех лет мастером. Был он и прекрасным шорником, умел плотничать и столярить.
Учиться играть на осетинской скрипке он начал (тоже самостоя тельно) в десяти-двенадцатилетнем возрасте. Полюбив с раннего детства песню, И. Каллагов на нихасе или на народном празднике обычно пристраивался возле певца или рассказчика. Так он уже в раннем возрасте впитывал народную поэзию. Своими учителями, от которых он воспринял репертуар, И. Каллагов называл сказителей Гоба Дзанагова из селения Джимара и известного охотника Дзотдза Зораева из селения Сба.
В четырнадцать лет он так свободно, хорошо играл и пел, что его стали приглашать на праздники, свадьбы не только в окрестные села, но и в соседние ущелья. Однажды в селении Ольгинском на одном из народных праздников присутствовал и известный профессиональный певец Бибо Зугутов, который, прослушав юношу И. Каллагова, удивился, «откуда он находит эти слова», отметил его незаурядные способности и сказал, что «у него божественный дар». Слепой Бибо Зугутов имел в виду талант Каллагова как композитора, автора многих песен, вошедших в репертуар народной осетинской песни. Это преимущественно произведения о погибших, прославившихся людях, о которых, по народному обычаю, слагали песни.
И Б. А. Алборов и Г. А. Дзагуров одновременно отмечали природный юмор Каллагова, его дар импровизации и необыкновенную память. Каллагов «легко подмечал в человеке основной его недостаток, и ему ничего не стоило облечь то, что он думает о собеседнике, в острую словесную форму, сопровождая это игрой на музыкальном инструменте» .
Записи от И. Каллагова сделаны в 1921 г., когда он был приглашен Осетинским Историко-филологическим обществом во Владикавказ. Г. А. Дзагуров записал 20 нартовских сказаний, а Б. А. Алборов 63 текста, преимущественно песенного жанра. По мнению Г. А. Дзагурова, в текстах И. Каллагова «много оригинального, то, чего нет или что редко встречается в нартовских сказаниях старой и новой записи от других лиц. Очевидно, Иналдыко воспринял особый вариант цикла нартовских сказаний, который условно можно назвать даргавским или же кобанским» . Основа нартовских сказаний общая, одного сказители некоторых ущелий придают им свои особенности. Так, Г. А. Дзагуров отмечает, что в Даргавском ущелье забыли нартовскую фамилию Ахсартаггата, а героев рода Ахсартаггата причисляют к Бората. К лучшим сказаниям в исполнении Каллагова с художественной точки зрения Г. А. Дзагуров причисляет «Как Сайнаг-алдар убил Крым-Солтана, сына Урызмага», «Как умер Созрыко», «Тяжелый год нартов», «Кадаг об Уастырджи и нарте Маргудзе». В них проявились главные достоинства осетинского нартовского эпоса: «его мудрая простота, необыкновенная скупость на украшающие эпитеты, отсутствие искусственных эпитетов».
Из высказываний односельчан об Иналдыко Каллагове следует, что он «содержал семью благодаря своим песням, игре на фандыре и умению танцевать». И хотя он был золотых дел мастером, столяром, плотником, это ему не давало никакого заработка, так как чаще всего он выполнял работу бесплатно, по-соседски, по дружбе. «Он был универсальным человеком, мастером на все руки», – говорили о нем люди.
Приведенные материалы составляют лишь незначительную часть собранных нами данных о народных сказителях. Но и они, думается, могут свидетельствовать о том, что еще в первой четверти XX в. в Осетии были одаренные народные сказители, которые знали многие нартовские сказания (до 20), передавали их и в форме таурага, и в форме кадага, сопровождали сказания игрой на национальном инструменте. В этот период уже не создавались новые нартовские сказания, эпос не обогащался новыми сюжетами и героями, но свои эстетические функции нартовский эпос выполнял широко и активно, благодаря тем мастерам, о которых мы говорили выше.
Примечания:
1. Туганов М. Новое в нартовском эпосе – ИЮОНИИ. Т. 1 (5). Сталинир, 1946. с. 172.
2. Там же.
3. Кубалов А Сочинения. Орджоникидзе, 1978, с. 24.
4. Дзагуров Г. А. Осетинские народные сказители и певцы.– ОРФ СОНИИ. Фольклор. On. I, п. 1, д. 418, с. 25.
5. Там же, с. 24.
6. Там же, с- 33-34,
7. Там же, с. 34.
8. Там же, с. 34.
9. Там же. с. 35.
10. Там же, с. 71.
11. Там же, с. 77.
12. Там же.
13. Юго-Осетинское народное творчество. Цхинвали, 1929, с. 5, 37
14. Дзагуров Г. А. Осетинские народные сказителя и певцы, с. 17.
15. Там же, с. 18.
16. Там же, с. 18–19.
17. Там же, с. 20.
18. Бибо Зугутов – известный в Осетии певец, сказитель, кукольник; жил во втс рой половине XIX в.
19. Мах дуг. 1946, № 2. с. 75.
20. Там же, с. 75.
21. По данным Б. А. Алборова, в 1845 г. (см.: Алборов Б. А. Певец, песнетвореи сказитель Иналдыко Знаурович Каллагов.–ОРФ СОНИИ (литература), ф. 19, оп. 1 д. 213.
22. По данным Б. А. Алборова, в 188В г.
23. Дзагуров Г. А. Осетинские народные сказителя я певцы, с. 60.
